— Итак, ты должен был уже понять, почему я ездила верхом на ранихине, когда была ребенком. Каждый год в последнее полнолуние перед весенним равноденствием ранихин приходил к подкаменью Мифиль. Моя мать поняла, что это был подарок от тебя. И разделила его со мной. Это было так просто для нее — забыть, что ты обидел ее. Я говорила тебе, что я тоже молода? Я Елена, дочь Лены, дочери Этиаран, супруги Трелла. Лена, моя мать, остается в подкаменье Мифиль, потому что она уверена, что ты вернешься к ней.

Какое-то мгновение он стоял тихо, рассматривая узор, вышитый на плечах ее одежды. Волна гнева, открытия и понимания прошла по нему. Он споткнулся, сел внезапно на стул, как если бы у него сломался позвоночник. В животе образовалась пустота, но он не мог заставить себя говорить, чтобы чем-то заполнить ее. — Извини, — слова вырвались сквозь зубы словно исторгнутые из его груди знаки раскаяния. Они были не к месту как мертворожденные, слишком несоответствующие тому, что он чувствовал. Но он не мог сделать ничего другого. — О, Лена! Извини. — Он хотел заплакать, но он был прокаженным и забыл как это делается.

— Я был импотентным, бессильным, — он заставил себя сделать это пьяное признание сквозь свое больное горло, — я забыл, на что это похоже. К тому же, мы были одни. И я почувствовал себя снова мужчиной, но я знал, что это не было правдой, это было ложью, потому что я спал, должно быть, поскольку это не могло случиться каким-либо другим образом. Это было слишком. Я не мог это сдержать.

— Не говори со мной о бессилии, — ответила она строго. — Я — Высокий Лорд. Я должна победить Презирающего, пусть даже используя стрелы и меч.

Ее тон был резким, он слышал подтекст в ее словах, так, словно она хотела сказать: «Ты думаешь, что простое объяснение или извинение — достаточное возмещение?» И без болезненного оцепенения, которое оправдывало бы его, он не мог спорить.

Нет, сказал он себе дрожащим голосом. Ничего не будет достаточно.

Медленно, тяжело он поднял свою голову и посмотрел на нее. Сейчас он увидел в ней шестнадцатилетнюю девушку, которую он знал, ее мать.

Это были ее скрытые семейные черты. У нее были волосы ее матери, фигура ее матери. Волевое лицо было очень похоже на лицо ее матери. И она носила такую же одежду, какую носила Лена — с вышитым на плечах белым лиственным узором — узором Трелла и Этиаран.

Когда он встретился с ней глазами, то увидел, что они также были как у Лены. Они сверкали от чего-то, что не было гневом или осуждением; казалось, они опровергали приговор, который он услышал минутой раньше.

— Что ты собираешься теперь делать? — тихо сказал он. — Этиаран хотела… хотела, чтобы Лорды наказали меня.

Внезапно она встала, обошла его кругом. Затем нежно положила свои руки на его сжатые брови и начала растирать их, стараясь убрать узелки и бороздки.

— Ах, Томас Кавинант, — она вздохнула, в ее голосе была сильная тоска. — Я Высокий Лорд. Мне доверен Посох Закона. Я борюсь за Страну, и я не отступлюсь, хотя при этом красота может умереть и я могу умереть, или мир может умереть. Но во мне есть многое от моей матери Лены. Не хмурься на меня так. Я не могу выносить это.

Ее нежное, прохладное, утешающее прикосновение, казалось, обжигало его лоб. Морэм сказал, что она сидела возле него во время его тяжелого состояния прошлой ночью — сидела, наблюдала за ним и держала его руку. Дрожа, он поднялся на ноги. Теперь он знал, почему она вызвала его.

В воздухе между ними возникло взаимопонимание; вся ее жизнь была у него в голове и в сердце, к добру или не к добру. Но это было слишком; он слишком колебался и был слишком истощен, чтобы все это воспринять, чтобы иметь с этим дело. Его безжизненное лицо был о способно только к гримасам. Молча, он оставил ее, и Баннор проводил его обратно в его комнаты.

В своих покоях он погасил факелы, прикрыл чаши со светящимися камнями, затем вышел на балкон.

Луна поднялась над Ревлстоном. Все еще было полнолуние, и луна серебром плыла над горизонтом, заливая равнины мягким свечением. Он вдохнул осенний воздух и облокотился на перила, избавившись на мгновение от головокружения. Даже это ушло от него. Он не думал о том, чтобы выброситься. Он думал о том, как трудно теперь будет отказать Елене.

Глава 7

Миссия Корика

Незадолго перед рассветом его разбудил настойчивый стук в дверь.

Ему снился поход за Посохом Закона, его друг Сердцепенистосолежаждущий Морестранственник, которого участники похода оставили сзади охранять их тыл перед тем, как вступили в катакомбы горы Грома. Кавинант не видел его с тех пор, не знал, выжили ли великаны в эти опасные дни. Когда он проснулся, сердце его билось так, словно в дверь застучал его страх.

Окоченевший, еще не отошедший от сна, он открыл чашу со светящимися камнями, затем доплелся в гостиную, чтобы открыть дверь.

Он обнаружил за ней мужчину, стоящего в ярком свете коридора. Его голубая одежда, подпоясанная черным, и длинный посох однозначно свидетельствовали, что это Лорд.

— Юр-Лорд Кавинант, — сразу же заговорил мужчина. — Я должен очень извиниться перед Вами за то, что нарушил Ваш покой. Из всех Лордов я тот, кто более всех сожалеет о подобных вторжениях. Я испытываю глубокую любовь к отдыху. Отдых и еда, Юр-Лорд, сон и пища — они прелестны.

Хотя есть некоторые, кто скажет, что я перепробовал столько пищи, что не должен был бы требовать еще и отдыха. Без сомнения некоторые из подобных доводов предопределили то, что я был избран для этого трудного и вместе с тем непривлекательного путешествия. — Не спрашивая разрешения, он быстро прошел мимо Кавинанта в комнату. На его лице была ухмылка.

Кавинант прищурил свои близорукие глаза и стал пристально рассматривать мужчину.

Он был невысоким и тучным, с круглым, довольным лицом, и безмятежность его лица была подчеркнута веселыми глазами; он выглядел как незаконнорожденный херувим. Выражение его лица постоянно менялось: мимолетные улыбки, самодовольные и глупые ухмылки, хмурые взгляды, гримасы сменяли друг друга на поверхности его в целом доброго нрава. Теперь он рассматривал Кавинанта оценивающим взглядом, как бы стараясь проверить отзывчивость Неверящего на шутки.

— Я Гирим, сын Хула, — сказал он плавно. — Лорд Совета, как ты видишь, и любитель доброго веселья, как, может быть, ты уже успел заметить. — Его глаза шаловливо сверкали. — Я мог бы рассказать тебе о своем происхождении и жизни так, чтобы ты узнал меня получше — но у меня мало времени. Есть масса неприятных последствий от чести езды верхом на ранихине, но когда я предложил себя их выбору, я не знал, что эта честь может быть такой тяжелой. Может быть, ты согласишься отправиться вместе со мной?

Беззвучно губы Кавинанта проговорили: «Отправиться?»

— По крайней мере, до двора — если я не смогу убедить тебя пойти дальше. Я объясню тебе все, пока ты будешь одеваться.

Кавинант еще недостаточно отошел ото сна чтобы понять, чего от него хотят. Лорд хотел, чтобы он оделся и пошел куда-то. К чему все это? Через некоторое время, наконец обретя голос, он спросил: «Зачем?» С некоторым усилием Гирим придал серьезное выражение своему лицу.

Он внимательно поизучал Кавинанта, затем сказал:

— Юр-Лорд, есть некоторые вещи, которые трудно сказать. Оба Лорд Морэм и Высокий Лорд Елена — могли бы уже и сказать тебе. Они не хотели, чтобы это знание утаивали от тебя. Но брат Морэм неохотно описывает свои собственные страдания. А Высокий Лорд — чует мое сердце, что она боится посылать тебя на риск.

Он усмехнулся печально.

— Но я не такой самоотверженный. Надеюсь, ты согласишься, что во мне есть много того, о чем следует заботиться — и каждая часть этого нежна. Отвага существует лишь для худых. Я же обладаю мудростью. Глубина мудрости обычно соответствует толщине кожи — а моя кожа очень толста. Конечно, говорят, что испытания и лишения очищают душу. Но я слышал, что великаны как-то ответили, что о чистоте души обычно заботятся тогда, когда у тела нет другого выбора.